АТАМАН ФЕДОР ЗУБКО
(МАЛОИЗВЕСТНАЯ СТРАНИЦА ИСТОРИИ
ПОВСТАНЧЕСКОГО ДВИЖЕНИЯ НА ЮГЕ УКРАИНЫ)

Поводом для написания данной статьи послужило появление в распоряжении товарищества им. Я. Новицкого нового документального источника, описывающего события революции и гражданской войны на украинском Юге, - мемуаров Михаила Егоровича Алексеева, крестьянина села Петровка Генического района Херсонской области Украины, который волею судьбы оказался односельчанином одного из наименее известных повстанческих атаманов. Но "малоизвестных" - это еще не значит "малоинтересных", как для профессионального историка, так и для человека, просто интересующегося историей родного края. Крестьянские повстанческие формирования, известные под названием "зубковцев", играли в 1918 - 1919 гг. весьма значительную роль в истории украинского повстанчества. Как пример, приведем лишь тот факт, что зубковцы летом 1919 г. намеревались создать на Юге Украины самостоятельную крестьянскую "республику" и тем самым взять реванш за недавний разгром деникинцами и коммунистами Гуляйпольской "республики" Батьки Махно.
Информация, содержащаяся в мемуарах М. Алексеева, не является чем-то исчерпывающим, но именно она представляет собой то самое звено в исследовательской базе источников, которое дает возможность восстановить необходимые связи в совокупности разрозненных свидетельств и реконструировать истинную картину событий борьбы и гибели атамана Зубко.
Тема подобного исследования важна еще и потому, что микроистория повстанческого движения на Украине 1917 - 1923 гг. на сегодняшний день является, фактически, целинной темой для историков и краеведов. Планомерное ее исследование проводит пожалуй лишь группа националистически настроенных исследователей во главе с писателем Р. Ковалем1, но нераскрытых сюжетов при существующих темпах исследования хватит, наверное, не одному поколению украинских историков.
Полное имя нашего героя - Федор Иванович Зубко, но, как и тысячи украинских крестьян начала ХХ в., по документам этот человек звался иначе. Согласно составленной русскими (или обрусевшими) писарями метрике, будущий атаман проходил как Зубков. Именно как о Зубкове о нем вспоминают такие свидетели событий как генерал А. И. Деникин, махновский комбриг В. Белаш2 и целый ряд ветеранов-коммунистов (И. Денисенко, Ф. Лохвицкий, А. Цупов-Щапильский и др.).
Существование различных вариантов имени поначалу даже порождало сомнения в том, что повстанческий атаман Зубков и петровский крестьянин Федор Зубко - один и тот же человек. Однако, один из источников прояснил ситуацию. В 1970 г. в львовском издательстве "Каменяр" вышла книга полковника в отставке В. Чайкина "Пламя юга", представляющая собой беллетризированные воспоминания бывших бойцов 520-го полка 58-й дивизии РККА. На ее страницах несколько раз упоминается об атамане Зубкове, а вместе с ним и о его начальнике штаба - Черкашине3. В свою очередь М. Алексеев ясно указывает, что заместителем атамана в отряде Ф. Зубко был Алексей Черкашин. Совершенно ясно, что речь здесь идет об одном и том же человеке, а из этого следует, что Зубко и Зубков так же один и тот же человек.
Но у нашего героя было еще и третье имя: согласно традициям южноукраинского села, каждый молодой человек получал "уличное" прозвище (в данном случае - Зубок), использовавшееся среди односельчан, а позднее и среди повстанцев его отряда.
Место рождения атамана точно не известно. В. Белаш сообщает, что Ф. Зубко будто бы родился в с. Михайловке Мелитопольского уезда4, но сел с таким названием в уезде было несколько, и это заметно запутывает ситуацию. В противоположность ему М. Алексеев в своих мемуарах хоть прямо и не говорит о Ф. Зубко, как об уроженце с. Петровка (Мостополь), но дает понять, что Зубко родился и вырос именно в этом селе, где кроме него жили его братья Аким и Иван, а также три его сестры - Евгения, Надежда и Хавронья5. Завершая разговор о семейных делах, отметим, что существуют сведения о существовании еще одного брата атамана - Григории Зубко6. Так же определенное значение имеет и тот факт, что прозвище Зубок встречалось среди петровчан по крайней мере до 70-х гг. ХХ в7.
В то же время гипотеза о петровском происхождении Ф. Зубко так же имеет свои недостатки. Дело в том, что Петровка была чисто русским селом, основанным русскими переселенцами из Курской губернии. Украинское население Петровки, в силу межнационального конфликта, еще в 1866 г. практически в полном составе отселилось в соседнее село Павловку8. Но даже если Ф. Зубко и не был петровчанином по рождению, то семья Зубко проживала в этом селе довольно длительное время к началу ХХ в9. О дореволюционной жизни нашего героя можно сказать лишь то, что можно сказать о дореволюционной жизни основной массы украинских повстанческих атаманов: они вели традиционный крестьянский образ жизни со своими радостями и проблемами до тех пор, пока Мировая война не сделала из них солдат и не научила их убивать людей. Спустя некоторое время гром революций 1917 г. позвал их на подвиги во имя счастья трудового люда, личной славы и благополучия. В случае с Ф. Зубко можно добавить еще то, что довоенное его житье было бедным. В. Белаш называет его "середняком"10, однако М. Алексеев сообщает, что Ф. Зубко жил в землянке, что характерно скорее для "бедняка"11. После призыва на военную службу, в годы Первой мировой войны, Ф. Зубко стал артиллеристом12 и дослужился до звания фельдфебеля13.
Весна 1918 г. застала его в качестве одного из лидеров ревкома с. Петровки. В Вербную неделю 1918 г. село было занято австро-венгерскими войсками и петровский ревком практически в полном составе был арестован и посажен в подвал местного магазина. Незавидную участь своих товарищей разделил и Ф. Зубко. Положение арестованных было скверным: по селу ходили слухи о приготовлениях к казне сельских революционеров, и действительно, для оккупационных войск это была обычная практика. Все и в самом деле закончилось бы очень плохо, если бы своих революционных односельчан не пожалели члены недавно созданной петровской "варты": считая, что ревкомовцы ничего дурного им не сделали, они, пользуясь тем, что немцы занялись в селе изъятием оружия, передали арестованным пилку-ножовку, с помощью которой те выпилили ляду с замком и совершили коллективный побег14. Таким образом, никто не запятнал себя кровью односельчан. Позднее, когда Ф. Зубко станет махновцем, среди которых практиковалось безжалостное уничтожение гетманских вартовых, в родном селе атамана этот обычай долгое время хождения иметь не будет.
Когда на следующий день немцы спустились в подвал, он оказался пуст. Единственное, что оставалось оккупантам, - выгнать с работы вартовых, несших караульную службу в день побега. И хотя все местные жители прекрасно знали кто, что и с какой целью совершил в тот день, ни один из них не выдал односельчан - начало гражданской войны в отдельно взятом селе по общему согласию его обитателей на некоторое время откладывалось.
Вырвавшись на свободу из злополучного подвала, петровский ревком немедленно ушел в подполье, которое находилось совсем недалеко от Петровки - на хуторе Никифора Яременко (Еременко). Именно здесь, начиная с мая 1918 г., начал организовываться повстанческий антигетманский отряд. Хозяин хутора не только дал приют ревкомовцам, но и сам стал одним из лидеров повстанцев, отряд которых состоял в основном из молодежи окрестных сел. Именно тогда Ф. Зубко втянул в отряд трех своих племянников - братьев Гавриловых15 и родного брата Григория. В этот период еще нельзя говорить о Ф. Зубко как о единственном предводителе повстанцев. По иронии судьбы настоящая власть пришла к нему лишь тогда, когда он стал махновцем, то есть сторонником безвластия.
В сентябре 1918 г. части австро-венгерской армии покинули Петровку и Павловку, передислоцировавшись в более неспокойные районы, однако "державна варта" осталась на своем прежнем месте. Помня гуманное отношение к себе со стороны петровских вартовых, повстанцы сидели тихо и до поры до времени нападениями противника не донимали.
Как раз во время этого относительного затишья Ф. Зубко и установил контакт с Нестором Махно и его повстанческим отрядом, недавно начавшим свои опустошительные рейды по территории Запорожья и Приазовья. Эта встреча во многом изменила жизнь Ф. Зубко. Во-первых, он поменял свои политические взгляды и стал анархо-коммунистом16, как и Н. Махно, который, к слову, в то время еще не был "батькой". В 1918 г. Ф. Зубко, по свидетельству И. Денисенко, был красноармейцем17, а значит - как минимум - сочувствующим большевикам, и то обстоятельство, что орган революционной власти в Петровке, в котором весной 1918 г. работал Ф. Зубко, назывался на большевистский манер "ревкомом", служит дополнительным аргументом в пользу факта его прежних коммунистических симпатий.
Во-вторых, заручившись поддержкой махновцев, Ф. Зубко стал единовластным атаманом в петровском отряде, отодвинув на второй план своих друзей-соперников - Алексея Черкашина и Никифора Яременко. В-третьих, вскоре после установления контактов с Н. Махно атаман Зубко позаимствовал очень многие элементы из военной и политической практики махновцев, так что создается впечатление, будто Ф. Зубко получал от Н. Махно определенные инструкции и указания по поводу организации повстанческого отряда и его действий в занимаемом районе.
6 (20) ноября 1918 г. Ф. Зубко занял родное село. Поводом к началу активных действий стал инцидент, произошедший накануне вечером. Один из повстанцев пьяным шел через село домой. Подойдя к хате, в которой начальник варты (человек не местный) жил на квартире, повстанец начал его поносить и кричать, что его товарищи с ним расправятся. Через некоторое время, не стерпев оскорблений, начальник варты оделся, надел портупею и вышел на двор. Увидев его, нетрезвый повстанец не нашел ничего лучшего, как кинуться на врага, и начальник варты ударил нападавшего шашкой, тяжело поранив ему обе руки. После этого инцидента стало ясно, что нейтралитету с повстанцами пришел конец и те волей-неволей должны как-то отреагировать на случившееся, тем более, что раненый повстанец Черкашин приходился родственником одному из их лидеров. Не желая искушать судьбу, начальник варты незамедлительно собрал подчиненных и выехал в Мелитополь18.
Той же ночью зубковцы узнали об этом происшествии и уже утром перенесли свою базу с хутора Яременко в село, где развернули агитацию по поводу организации в селе повстанческого отряда: повстанцы ходили по домам бывших фронтовиков, друзей и знакомых, предлагая записываться в их ряды. Организуя отряд, Ф. Зубко приказал местным богатеям Ефрему Кохану (Кофанову) и Никите Жиленко выставить на рыночной площади села по 25 коней каждому. Более рассудительный и склонный к компромиссу Кохан сразу смекнул, что атаман отныне является единственной властью на селе и вместо 25-и коней выставил 50, сказав: "Выбирайте !". Хлопцы выбрали и Кохан стал другом повстанчества. Жиленко же, напротив, пошел на принцип и не дал ничего. Он надеялся, что повстанцы не посмеют поднять руку на авторитетного односельчанина, имеющего к тому же многочисленную родню. И напрасно. М. Жиленко стал первым репрессированным зубковцами жителем села. Не смотря на то, что Жиленко были даже в их отряде и один из них, Петр Жиленко, дальний родственник М. Жиленко, был энтузиастом создания отряда и одним из первых зубковцев, повстанцы напали на хутор Жиленко, разграбили имущество и вынудили его семью спасаться бегством19.
История разорения хутора Жиленко имела свое горькое продолжение в стиле характерной для времен гражданской войны крестьянской вендетты. Спустя некоторое время после отъезда из села повстанцев, М. Жиленко начал усиленно мстить семьям участвовавших в разграблении его хутора зубковцев. Особенно жестокие преследования испытала на себе семья Кудиновых, потому, что один из них, Петр Кудинов, забрал "Зайчика" - любимого коня М. Жиленко20. Когда же зубковцы возвратились, М. Жиленко буквально в последний момент успел бежать из села, но атаман приказал арестовать и расстрелять сына Жиленко - Евтихия. А в июне 1919 г., после разоружения зубковцев 5-м Заднепровским полком РККА, Петр Кудинов (уличное прозвище - Васюченок), устроившись на службу в мелитопольскую ЧК, арестовал и деревянным молотком до смерти забил на допросах Никиту Жиленко. Вся семья М. Жиленко погибла в годы гражданской войны, и это при том, что сам Жиленко был пламенным сторонником февральской революции 1917 г. и собственными руками осквернил сельский памятник царю Александру II Освободителю21.
Но не будем забегать вперед. В результате реорганизации отряда, на вооружении зубковцев появились тачанки, но из-за отсутствия необходимого количества пулеметов они пока что использовались лишь для быстрого перемещения пехоты. Последняя, не смотря на плохое вооружение, в котором имелся довольно высокий процент охотничьих ружей, рвалась в бой. 20 ноября (4 декабря) 1918 г. зубковцы выступили в свой первый рейд22. Как и появление тачанок, рейдирование отряда было явно махновским влиянием. Повстанцы двинулись на север, и скорее всего северное направление рейда было выбрано в связи с тем, что приблизительно в это же время белогвардейскими частями Сводно-Гвардейского отряда под командованием генерала Тилло23, входящего в Крымско-Азовскую Добровольческую армию, был занят Мелитополь и над повстанцами нависла реальная угроза быть прижатыми противником к Сивашу и Азовскому морю.
Рейдируя, отряд прошел четыре села: Павловку, Семеновку, Ивановку и Корнеевку. Принимали добровольцев. В отряде появилось орудие и два пулемета. В Корнеевке произошел неприятный инцидент: зубковцы напились самогону, а ночью на них напал отряд варты и сторонников гетмана из соседнего селения Черное и начал убивать спящих бойцов, но местные крестьяне разбудили повстанцев и те смогли отбиться. Далее отряд проследовал на север до Днепра в направлении Нижних Серагоз и Васильевки24.
На некоторое время, в декабре 1918 г., с. Нижние Серагозы стало базой для зубковцев, численный состав которых к тому времени достигал 200 чел.25 Рейд на север и серагозское стояние сопровождались организованными зубковцами погромами помещичьих усадеб, встречавшихся по дороге. Оно и понятно: повстанческий отряд должен был как-то обеспечивать себя всем необходимым, то есть у кого-то надо было отнимать для собственных нужд провиант, фураж, средства передвижения, одежду и, наконец, оружие. Еще не разграбленные помещичьи экономии были для этого идеальным вариантом, ведь в противном случае пришлось бы прибегнуть к конфискациям у местных крестьян, что неизбежно привело бы к обострению отношений с местным крестьянским сообществом, считавшим зубковцев "чужими", поскольку в приплавненских селах стояли свои, не уступающие по численности зубковскому, повстанческие отряды.
Самым сильным соседом зубковцев был отряд верхнерогачинских партизан во главе с Иваном Моисеенко26 - повстанческим предводителем, позднее дослужившимся до звания генерала РККА. Есть данные, что в марте 1919 г. его отряд так же насчитывал около 200 чел.27 Зубко попробовал сагитировать И. Моисеенко присоединиться к махновцам. Есть основания полагать, что зимой 1918 - 1919 гг. И. Моисеенко проявлял некоторые анархистские симпатии. Такой вывод можно сделать на основании пересказа разговора повстанческих командиров, состоявшегося 7 июля 1919 г., когда Ф. Зубко встретился с И. Моисеенко в Бериславле, в штабе 1-го особого полка. Во время разговора Зубко спросил комполка: "Ты анархист, или уже коммунист ?", на что Моисеенко ответил: "Пока что не коммунист, но и не анархист"28. Эта часть диалога косвенно указывает на былые проанархистские симпатии И. Моисеенко.
Но симпатии симпатиями, а сагитировать Моисеенко не удалось. К этому времени конкурентом махновцев в деле влияния на украинских повстанцев уже в полную силу выступало коммунистическое подполье и Моисеенко выбрал красный цвет. Его отряд объединился с большебелозерскими повстанцами Сахно, балковскими Опанасенко и михайловскими Лунева, в результате чего возникло крупное партизанское объединение "За власть Советов", позднее преобразованное в 5-й Заднепровский полк РККА. Данное партизанское соединение могло проводить довольно серьезные военные операции, такие, например, как совместная оборона Михайловки. Зубковцы в такой компании чувствовали себя как не в своей тарелке, к тому же о них начали распространяться не очень приятные слухи. Среди повстанцев с. Менчикур, например, шли разговоры о том, что зубковцы безобразничают по селам29. Но, честно говоря, трудно представить себе партизанский отряд любого политического направления, который в январе 1919 г. не безобразничал бы по селам.
Таким образом, отношения осложнялись, во-первых, из-за острых конфликтов при разделе трофейного вооружения, а во-вторых, из-за того, что на разгромленные зубковцами барские поместья местные крестьяне сами уже давно положили глаз и ожидали лишь весны, чтобы разделить все их имущество вместе с землей "по справедливости". Естественно, что при таких условиях пропаганда Зубко не увеличила численно его отряд, однако, и инцидентов с повстанцами других отрядов не наблюдалось: как-никак, а Ф. Зубко являлся представителем наиавторитетнейшего атамана Украины - батьки Махно.
После контактов с плавнинскими повстанцами у зубковцев произошло окончательное распределение командных постов среди первоначального триумвирата повстанческих предводителей: Ф. Зубко, естественно, остался атаманом; на должность начальника штаба был выбран Алексей Черкашин, носивший уличное прозвище Целкашенок30, - старый ревкомовец, "низенький человек с аршинными плечами и квадратным подбородком"31; Н. Яременко был избран комиссаром отряда. Последнее, в принципе, явный нонсенс: во-первых, никакого комиссара в отряде анархистов вообще быть не должно, а во-вторых, даже если сделать скидку на некоторые коммунистические влияния, как мог зажиточный хуторянин стать комиссаром ? Появление этой должности у зубковцев объясняется, в основном, влиянием соседей - пробольшевистских приплавнинских отрядов, в которых эта должность существовала, и которую частенько занимали даже беспартийные32. Сыграло свою роль также и то обстоятельство, что повстанцы пока что плохо понимали значение этого понятия: комиссар был в соседнем отряде "За власть Советов" и Зубко, не долго думая, решил завести такую должность и у себя, в качестве утешительной для Н. Яременко. Возможно, именно это решение и стало для атамана фатальным. Парад честолюбий, так часто губивший Украину во время ее освободительной борьбы, в нашем случае можно наблюдать в границах одного села и одного повстанческого отряда: видимо именно эта, не справедливая с точки зрения Яременко, раздача папах и подтолкнула его год спустя к предательству своих товарищей.
1919 год Ф. Зубко встретил далеко не последним атаманом в глазах махновского руководства, скорее наоборот. В начале января 1919 г. он стал делегатом войскового съезда южного участка повстанческого фронта, проходившего 3 - 4 января 1919 г. в вокзальном помещении ст. Пологи (это здание сохранилось до наших дней - В. Ч.). На съезд приехало около 40 делегатов от разрозненных повстанческих отрядов, чтобы обсудить вопрос организации единого фронта.
Решением съезда было образовано 5 полков имени Батьки Махно и оперативный штаб южного участка фронта назначил Ф. Зубко командиром 5-го полка33, причем ему пришлось оставить командование своим собственным отрядом. Это было крайне пикантное обстоятельство, поскольку подобные действия были нарушением всех повстанческих обычаев, согласно которым, если человек организовал отряд и повстанцы выбрали его командиром, то никто - ни Махно, ни штаб - не имел права смещать этого человека с должности. Подобное перемещение Зубко было вызвано форс-мажорными обстоятельствами: необходимо было как можно скорей убрать подальше от командования такую одиозную фигуру, как Батька Правда. В аналлах гражданской войны трудно найти более эксцентричного атамана: командир Жеребецкого отряда был одновременно профессиональным гармонистом и безногим пьяницей со скверным характером. Незадолго до съезда он вступил в острый конфликт с начальником штаба южного участка В. Белашом и тот, прибегнув к интригам, провел решение штаба, согласно которому Правду выперли на почетную должность заместителя начальника формирования новых частей и лазаретов, а на базе его отряда сформировали 5-й полк, командиром которого и назначили Ф. Зубко34.
5-й повстанческий полк имени Батьки Махно состоял из Жеребецкого отряда численностью в 300 штыков и Комышевахского отряда в 200 штыков. Командирам полков, в соответствии с приказом, надлежало сформировать штабы полков и, сохранив территориальные названия отрядов, переформировать их в батальоны, заново переизбрав командиров.
Революционно-повстанческими отрядами имени Батьки Махно было образовано 4 боевых участка, один из которых (четвертый) и возглавил Федор Зубко. Это был Александровский боевой участок, причем, в отличие от других, войска этого участка должны были наступать не на юго-восток, а на северо-запад, на уездный центр - г. Александровск. Где-то здесь, неподалеку от зоны наступления, находился и собственно зубковский отряд, который должен был усилить 4-й боеучасток. В. Белаш придавал большое значение захвату Александровска. Незадолго до съезда он просил главный штаб махновцев об организации наступления на город и для Зубко назначение на должность командира Александровского боеучастка было явным проявлением доверия со стороны махновского руководства. Махновцы полагали, что со стороны Александровска им угрожает до 2 000 петлюровцев. Напомним, что начиная с 27 декабря 1918 г. махновцы и войска УНР находились в состоянии военного конфликта и 700 махновцев под командованием Ф. Зубко должны были выбить последних из города. Численный перевес в пользу петлюровцев повстанцы рассчитывали сократить за счет притока добровольцев, мобилизации и подкреплений, переброшенных с других участков фронта (такое подкрепление, с северного направления, например, прислал атаман Петр Петренко35). Наступление началось 8 января 1919 г. и понадобилось более двух недель боев, что бы выполнить поставленную задачу. К счастью повстанцев, силы петлюровцев в Александровске были преувеличены.
23 января 1919 г. Александровск был взят36 (существуют, правда, данные о том, что это произошло 25 января37) и это было пиком успехов Ф. Зубко как полководца. Сам он этого, разумеется, не осознавал, да и особой радости захват города ему не принес, поскольку практически сразу же после этого махновцы вступили в острый конфликт с местными большевиками, который, принимая в расчет, что с 23 января 1919 г. между махновцами и советским военным деятелем П. Дыбенко шли переговоры о военном союзе38, был явно ни к чему. После занятия Александровска, в нем объявился большевистский совет, провозгласивший себя единственной властью в городе, за что и был незамедлительно разогнан махновцами; вместо него в городе был образован повстанческий ревком и его исполнительный комитет. В ответ на это коммунисты сообщили в ЦК РКП(б) о том, что махновцы занимаются в городе убийствами и грабежами. Раздраженный всей этой кутерьмой, в Александровск прибыл сам Н. Махно и на митинге заявил, что не успокоится до тех пор, пока не станет "хозяином в городе". На следующий день в городе состоялся созванный на скорую руку крестьянский съезд, избравший новый исполком городского Совета рабочих и солдатских депутатов, в который вошли левые эсэры, составившие большинство, анархисты и лишь шесть коммунистов39.
27 января 1919 г. группа красных войск под командованием П. Дыбенко при поддержке нескольких отрядов махновцев овладела Екатеринославом, и на некоторое время эта победа отодвинула на второй план первые ростки махновско-большевистского конфликта. Накануне, 26 января 1919 г., на ст. Синельниково было подписано первое большевистско-махновское соглашение. Сохраняя политическую самостоятельность, махновцы должны были стать сначала 2-й40, а потом - 3-й бригадой 1-й Заднепровской дивизии РККА41. Бригада должна была вести наступление на восток и юго-восток и боеучасток, отведенный махновцам, находился довольно далеко от Мелитопольщины. Это не устраивало зубковцев, они хотели вернуться домой и своими руками освободить родные села от белогвардейского гнета. Однако в этом благородном порыве у них появился серьезный конкурент: в направлении на Крым наступала 2-я бригада Заднепровской дивизии, в состав которой входили хорошо знакомые зубковцам приплавнинские обольшевиченные повстанцы. Можно было присоединиться к ним, но такой вариант не устраивал махновское командование, не желавшее терять контроль над боеспособной частью.
Ф. Зубко оказался на распутьи. В конце концов, в результате переговоров с махновским штабом, был найден компромиссный вариант: Зубко выходил из непосредственного подчинения военному махновскому руководству, но и к красным не присоединялся - он переходил с должности повстанческого командира на должность махновского организатора, в чьи задачи входило объединение ячеек движения на Западной Мелитопольщине. Отряд отпускался вместе с командиром на отдых и переформирование.
В это время, с декабря 1918 по март 1919 года, война на всей территории Северной Таврии велась без какого-либо намека на линию фронта. Местные повстанческие отряды самообороны воевали с частями Крымско-Азовской добровольческой армии, растянувшейся цепью небольших отрядов от низовья Днепра до Мариуполя. Ее командующий, генерал Боровский, находился в Крыму, пытаясь сформировать новые части42. Непосредственно на Акимовско-Мелитопольском направлении действовал экспедиционный корпус генерала Тилло. Недостаток живой силы у белых и неудовлетворительная координация совместных действий у повстанцев приводили к тому, что борьба шла с переменным успехом. Основной задачей белых в этих боях было даже не установление контроля над территорией и уничтожение вражеских частей, а проведение в селах насильственной мобилизации и захват продуктов для того, чтобы пополнить и прокормить свои немногочисленные отряды, лишенные всякой поддержки в селах.
Дабы не привлекать раньше времени пристального внимания "беляков" к своему отряду, зубковцы не бросились очертя голову в этот водоворот, а выжидали, пока не начнут своего наступления части 2-й Заднепровской бригады, чтобы вести свое наступление параллельно с ними. Путники встречали Зубко и зубковцев под Александровском еще в марте 1919 г.43, однако вовсе уклоняться от борьбы с добровольцами никто не собирался.
В начале февраля 1919 г. на отрубном поселении недалеко от с. Агайман (ныне - Фрунзе) состоялось совещание повстанческих атаманов, на котором присутствовал и Ф. Зубко. На совещании представитель агайманского отряда большевик Оясон предложил создать партизанское объединение для борьбы с тилловцами. Зубко воспротивился - он не мог дать согласие на переход под чье-либо командование ("Я анархист и против всякой власти!") - и внес предложение действовать разрозненными силами. После долгих препирательств в конце концов удалось все же договориться о временных совместных действиях; между селами посредством нарочных должна была поддерживаться связь44. Во второй половине февраля появились сведения, что на ст. Рыково (ныне - Партизаны) белые высадили десант, который должен двигаться по маршруту Петровка - Агайман. К часу дня ивановский, шатовский и зубковский отряды объединились и сконцентрировались в районе с. Шатовка. В объединенном отряде насчитывалось 600 повстанцев, три пулемета и одно трехдюймовое орудие, спустя некоторое время к ним присоединилась и часть агайманцев в составе 300 чел.
В Шатовке состоялось совещание командиров, на котором ивановский атаман Худенко и Ф. Зубко доложили обстановку. Офицерский отряд насчитывал ок. 800 чел., без артиллерии, но с двадцатью пулеметами; приблизительно четверть отряда составляла кавалерия. Белые остановились в с. Благодатное в 12 км от Агаймана на отдых и ночлег. Все дозоры и охранение были выставлены в сторону Агаймана, имевшего среди "беляков" славу большевистско-партизанского гнезда; выставленные на колокольне наблюдатели также вели наблюдение за этим направлением. Восточная часть села была совершено не прикрыта, что давало возможность произвести с этой стороны неожиданное нападение.
Воспользовавшись разведданными, партизаны совершили внезапное нападение, сходу заняв восточную часть села, в которой удалось захватить вражеский обоз. Однако выяснилось, что основные силы противника находятся в западной части села, из которой вскоре белые организовали контрнаступление. Бой принял затяжной характер и продолжался до темноты, с наступлением которой повстанцы покинули село, прихватив с собой неплохие трофеи: 5 пулеметов "Максим", около 100 винтовок, патроны и обмундирование. Часть агайманцев откололась от объединенных сил и направилась домой, защищать родные хаты. Они даже пытались создать систему наскоро сооруженных укреплений: с восточной и южной стороны села на улицах были устроены баррикады из борон, сох, бричек и тачек. Но остаток ночи прошел спокойно.
Утром повстанцы снова соединились и пошли в наступление. Белые приняли бой на ближних подступах к селу, обе стороны залегли. Несколько раз офицеры под прикрытием пулеметного огня поднимались в атаку и под пулеметным огнем повстанцев залегали снова. Исход боя едва не решила атака белой кавалерии на левый фланг повстанцев, но тем удалось ручными гранатами и пулеметным огнем отбить атаку, уничтожив при этом несколько десятков вражеских бойцов. Сами повстанцы в атаку не ходили - в голой степи на пулеметы лезть никто не хотел. Неожиданно белые прекратили стрельбу, их цепи откатились назад и начали отступление к станции. Отступление превратилось в паническое бегство по направлению к Петровке, кавалерия и 2 пулеметные тачанки повстанцев бросились за ними вдогонку45.
Однако вскоре после этой победы повстанческое объединение распалось. Когда в начале марта 1919 г. белые чеченцы и ингуши нападут на села Ново-Троицкое и Громовку, зубковцев среди оборонявшихся уже не будет46. В начале марта 1919 г. Зубко также обещал свою помощь в походе на Михайловку менчикурским повстанцам, но на подмогу так и не пришел47. Однако у него было оправдание всем этим поступкам: фронт, наконец, двинулся на юг, к родным хатам зубковцев.
Параллельно с частями 2-й Заднепровской бригады зубковцы наступали на юг. Их главной задачей было опередить красных и первыми занять свои базовые села - Петровку и Павловку, а затем перевести повстанческий отряд на положение отряда самообороны. Самостоятельный анархо-коммунистический атаман, подчиняющийся штабу 3-й Заднепровской (махновской) бригады, фактически становился полноправным диктатором двух крупных населенных пунктов. Зубковцы надеялись, что красные, не желая портить отношения с махновцами, не станут занимать их, а махновцы не будут особенно лезть в их дела потому, что зубковцы стали их самым западным анклавом, который будет сеять в херсонских степях зерна Третьей Социальной Революции. Однако этот план имел и свои серьезные недостатки. Во-первых, он работал только до тех пор, пока между махновцами и большевиками сохранялись добрососедские отношения. В случае же их ухудшения - а это было лишь вопросом времени - зубковцы сразу же сталкивались с серьезной опасностью. Во-вторых, это отлично понимали крестьяне и поэтому не больно спешили пополнять ряды зубковцев. Так, один из наших информаторов, М. Алексеев, прослышав о намерениях зубковцев быть "самим по себе" и об отсутствии у них связи "с севером", решил не принимать участия в повстанческом движении как в бесперспективном занятии48, и так думал не он один. Сам же Ф. Зубко с товарищами надеялся, что мирная ситуация продлится достаточно долгое время и мечтал приступить к обустройству своего послереволюционного житья-бытья.
М. Алексеев, уклоняясь от деникинской мобилизации, случайно встретил зубковцев в с. Ивановка. Зубковцы специально пришли сюда, чтобы отомстить жителям соседнего с нею селения Черное за прошлогоднее нападение. Как образно пишет М. Алексеев, зубковцы сделали из "черного" поселения "белое". Часть его жителей была убита, часть разбежалась кто куда, весь скот был уведен, и поскольку холодильников в те времена не было, отрядные кашевары некоторое время кормили повстанцев почти исключительно мясом49. Корнеевский инцидент нанес в свое время большой моральный урон зубковцам: даже спустя 50 лет бывший менчикурский повстанец Лохвицкий не без злорадства будет вспоминать о том, как зубковцы в Корнеевке "наткнулись на белых и так перепугались, что повернули домой"50. Естественно, что за это надо было отомстить, чтобы хоть как-то поднять свое реноме.
Чуть позднее Зубко занял и Петровку с Павловкой. Вступление в родное село для любого повстанческого атамана всегда было делом чести, а потому его старались организовать с особой пышностью. Однако на этот раз все немного портил сильный восточный ветер, подымавший тучи пыли, в которых терялась походная колона повстанцев. Усилить эффект от торжественного вступления в родные пенаты должна была показательная расправа над врагами повстанцев. На подходе к селам зубковцы узнали, что в Петровке находится реквизиционная команда "кадетов", которая забирает у населения овец и свиней. Непосредственно в Петровке деникинцы на постой не располагались, поскольку за ней уже шла слава бандитского гнезда, и небольшие офицерские подразделения квартировали в близлежащих помещичьих экономиях. Зубковцы решили захватить офицеров, находящихся в селе, взяв его в плотное кольцо, но дело испортил павловский повстанец Герасименко.
Оторвавшись далеко вперед от основной колонны повстанцев, он, находясь в нетрезвом состоянии, первым въехал в село. Герасименко был настолько пьян, что чуть было не открыл огонь по попавшимся ему на глаза односельчанам, которых принял за "кадюков". Однако это не помешало ему заметить, что возле волостного управления стоит чей-то конь (как выяснилось позднее, это был конь одного из офицеров, зашедшего внутрь здания). Герасименко спешился, рубанул саблей офицерского коня и с обнаженным клинком вошел в управление, говоря на ходу, что от него бежать некуда и чтобы "кадюк" немедленно выходил. Офицер не послушался Герасименко, застрелил его из револьвера и, выскочив во двор, сел на коня повстанца. Помчавшись в ту часть села, где проводилась реквизиция, он выстрелами из револьвера и криками предупредил своих об опасности и офицерам удалось выскользнуть из кольца.
По занятии зубковцами родного села немедленно начались репрессии - повстанцы убивали богатеев и сторонников деникинского режима. Примечательно, что репрессии эти проводились явно на махновский манер: имело место показательное убийство нескольких человек (непременно холодным оружием) и избиение односельчан, замеченных в сотрудничестве с деникинцами; не обошлось и без наложения контрибуций. Наблюдалось и враждебное отношение к православным священнослужителям, также характерное для времен "ранней махновщины" (1918 - 1919 гг.): петровского священника Афанасия Яншина собирались прилюдно пороть шомполами, но за батюшку вступились сестры и братья Ф. Зубко, поэтому отвести душу пришлось на псаломщике Дружинине, которого зубковцы изрядно отходили, сев на ноги и шею51.
Кроме того, зубковцы брали заложников из среды зажиточных односельчан, и это было явно советское, коммунистическое влияние - "чистокровные" махновцы до таких "низостей" никогда не опускались.
Заняв свои села, Ф. Зубко остановился и уже не желал ходить ни в какие походы: он, как впрочем и другие участники повстанческого движения, занялся обустройством собственного житья. Хотя в Гуляй-Поле Зубко и числился организатором анархистских ячеек, на деле организационная анархистская работа практически не велась. Более того, многие из односельчан Ф. Зубко даже не знали, что он махновец. Однако, не смотря на это, в мае 1919 г. Зубко стал членом Гуляйпольского Союза Анархистов (ГСА) - ведущей политической организации махновского движения52.
Согласно карте махновского района, составленной П. Аршиновым, границы махновского влияния в 1919 г. проходили километрах в пятидесяти восточнее Петровки53, таким образом зубковцы представляли собой своеобразный махновский анклав на чужой территории, поскольку приперекопскую местность контролировали пробольшевистски настроенные повстанцы 2-й бригады Заднепровской дивизии РККА, позднее преобразованной в Крымскую Красную армию. Постепенно большевистско-махновские отношения все ухудшались и вопрос о конфликте с Советской властью был лишь делом времени.
А тем временем на месте своей старой землянки Ф. Зубко начал строительство новой хаты. Руководить строительством подрядился уже известный нам местный богатей Е. Кохан. Он отдал кирпич, приготовленный для каких-то своих нужд, дал для строительства своих коней, нанял мастера-строителя и даже лично работал на стройке, так что хату возвели очень быстро. А для того, чтобы каждый знал, что в хате живет выдающийся революционер и повстанческий атаман, на боковой стене хаты из красного кирпича выложили надпись: "Борцу за Свободу".
Занятно, но на строительстве работал также и бывший гетманский вартовый Бородин - один из тех вартовых, которые в свое время передали ножовку петровским ревкомовцам. А. Черкашин тоже построил себе новый дом, но, правда, без надписей и по более простой технологии. У Н. Яременко же уже была хорошая хата, построенная еще до революции, поэтому ему ничего не строили54.
Однако наслаждаться плодами мирной жизни зубковцам пришлось недолго. В мае 1919 г. на Херсонщине развернулась целая компания по втягиванию местных отрядов самообороны в организационные структуры Красной армии. Так, отряд самообороны с. Ивановка влился в ряды 3-го резервного советского полка 2-й Заднепровской дивизии55, та же история повторилась в Нижних Серагозах56 и целом ряде других населенных пунктов.
Отряды самообороны не устраивали коммунистическое командование по нескольким причинам. Во-первых, они мешали проводить в своей местности военно-коммунистические реквизиционные мероприятия, или проще говоря - грабить местных крестьян. Во-вторых, они могли поднять восстание против коммунистов, узнав об истинном лице этих мероприятий от соседей, а потому их необходимо было как можно скорей убрать подальше от родных мест, особенно промахновских зубковцев, которые, ко всему прочему, опасно соседствовали с районами, охваченными в мае 1919 г. знаменитым григорьевским мятежом.
На переговоры к зубковцам прибыли михайловские повстанцы, а именно - многочисленные представители 5-го Заднепровского полка 2-й Заднепровской бригады, находящегося под командованием А. Лунева57. Это были старые знакомые. Когда-то, в ноябре 1918 г., Ф. Зубко приезжал к ним в гости, теперь же приплавнинские повстанцы сами заглянули в гости к Зубко. Ничего не скажешь, со стороны П. Дыбенко это был отличный ход.
Выслушав предложения визитеров, Зубко сказал, что к Дыбенко он не пойдет и оружия не сложит, а будет, как и раньше, "сам себе хозяин". И правда, пойти к Дыбенко, то есть вступить в ряды Красной армии, было бы в этих условиях откровенным предательством ГСА, поскольку еще в апреле 1919 г. именно П. Дыбенко пытался запретить III съезд Советов Гуляйпольского района, а его организаторов объявил вне закона58. В ответ на это михайловские повстанцы предложили узнать мнение "народа", то есть рядовых зубковцев, по этому вопросу. 5-й Заднепровский полк и зубковцы должны были сойтись на ярмарочной площади и обсудить взаимные предложения и условия. Поскольку трудно было предположить как пройдут дебаты, накануне этого мероприятия зубковцы распорядились, что бы на совет пришли не только мужчины, но и старики, женщины и дети. Их присутствие должно было умерить чрезмерный пыл договаривающихся сторон. Утром на ярмарочную площадь Петровки с восточной стороны при полном боевом вооружении вошли михайловцы, а с западной подступили зубковцы. Вокруг повстанческих отрядов толпились крестьяне. Полемика продолжалась до обеда, рядовые зубковцы также не захотели присоединиться к Крымской Красной армии. Когда все доводы были исчерпаны, от строя зубковцев прозвучала четкая команда крестьянам: "Почтенная публика, разойдись !". Услышав ее, крестьяне бросились врассыпную, поскольку стало ясно, что добром это дело не кончится. Демонстрируя джентльменское отношение к ведению боевых действий, михайловцы в боевом порядке вышли из села, развернулись в цепи и двинулись в наступление на зубковцев. Заметим, что на примере михайловско-зубковского инцидента мы имеем возможность наблюдать один из первых масштабных махновско-большевистских конфликтов.
До боя, однако, дело не дошло. Еще накануне зубковцы договорились между собой, что в случае подобного развития событий они не станут принимать боя в родном селе, а просто уйдут, на некоторое время перебравшись в другие районы Херсонщины.
Сказано - сделано. Ядро зубковцев ушло в Херсонскую губернию, замаскировавшись под артель хлеборобов. Еще во время переговоров были заблаговременно приготовлены надлежащие средства передвижения и камуфляжа Зубковцы запрягли арбу, сенокосилку, уложили на возы грабли, вилы и поехали прочь, так, словно ехали на жатву. "И Петровка осталась без Зубка"59. Зубковцы, не посвященные в планы повстанческого актива, никакого сопротивления михайловцам не оказали. Последние оценили такое поведение и забирали лишь найденное оружие, не проводя в селе репрессий, а потому многие петровчане и павловцы, хотя и выглядели деморализованными, но оружие все же припрятали.
Через месяц, в конце июня - начале июля 1919 г., Ф. Зубко вернулся в родные края. Многое изменилось за этот месяц: "беляки" наступали на всех фронтах, махновско-большевистский альянс развалился, фронт неуклонно приближался к зубковским селам. Поэтому вновь объявившийся атаман на 180 градусов изменил свою прежнюю тактику. К активным действиям Зубко подталкивало несколько причин. Во-первых, недавнее бегство из родного села больно ударило по его самолюбию и породило искреннее желание доказать себе и окружающим, что "борец за свободу" еще чего-то стоит. Во-вторых, имелись серьезные опасения, что территория Таврии целиком попадет под деникинскую оккупацию и Ф. Зубко сомневался, что деникинцы простят местным селам участие в повстанческом движении (и действительно, не простили - В. Ч.). Атаман решил действовать не медля и вскоре повстанческий отряд Петровки и Павловки вновь собрался в полном составе.
Ф. Зубко обнародовал свой план действий: создать на юге Украины собственную крестьянскую "республику" и ее силами остановить наступающего врага. Вскоре после этого зубковцы начали перехватывать отступающие красноармейские отряды, состоящие из бывших повстанцев, и переманивать их к себе. Бойцам говорилось, что они должны не допустить врага к своим хатам, должны бить врага на своей земле, а не отступать Бог знает куда, подчиняясь приказам пришлых командиров. В это время Зубко говорил командирам встречаемых подразделений, что уже имеет в своих рядах до 500 бойцов (современный Одесский историк В. Савченко также уверен, что силы Зубко составляли не менее 400 чел.60 - В. Ч.), хотя более осторожные свидетели оценивали его силы лишь в 250 чел.61 Если красноармейцы отказывались переходить к Зубко и их силы уступали зубковским, те обвиняли их в дезертирстве и разоружали. Если же красные части были многочисленные, зубковцы оставляли их в покое и даже выполняли некоторые их просьбы, давая понять, что не считают их своими врагами.
Идея создания новой крестьянской "республики" нашла свою аудиторию и сторонников: десяток с лишним сел, разбросанных на территории от Сиваша до Днепра, вместе со своими отрядами самообороны составили территорию зубковской "республики", обороной которой руководил штаб "партизанской армии". В зависимости от обстановки он менял свое место пребывания: известно, что некоторое время он находился в селах Ново-Даниловка и Марьяновка; некоторое время пребывал в Михайловке. Пребывание штаба в Михайловке явилось знаковым событием для зубковцев: теперь уже они пришли в гости к михайловцам и хотя б немного (до тех пор, пока в начале июля 1919 г. Михайловку не заняли деникинцы), но покомандовали, "навели порядок" в их селе62.
На западе в селах Большая Ивановка, Зеленое, Большая и Малая Лепетиха стояли красные - это были западные рубежи зубковской "республики", ставшей на некоторое время своеобразным буфером между белогвардейцами и большевиками. Причем ее стратегическое положение не было таким уж и плохим, более того, оно давало определенный простор для маневра: фланги ее упирались в Днепр и Сивашский залив, а в тылу находились днепровские переправы и плавни. При неблагоприятном стечении обстоятельств можно было бы попытаться переправиться на правый берег, если это, конечно, позволят сделать красные, либо укрыться в плавнях, что представлялось более реальным. В плавнях кишмя кишело рыбы, дезертиров и повстанцев самых различных направлений, здесь возникали химерные организации, вроде "Объединенной организации дезертиров"63, здесь можно было спрятаться и даже использовать плавни как базу для формирования нового отряда и пополнений.
Начало авантюры было многообещающим: зубковцам удалось разбить роту белогвардейцев, самонадеянно рискнувшую перейти Чонгарский мост. Командир роты, оказавшийся земляком атамана, был взят в плен и расстрелян, были захвачены и другие пленные, среди которых было двое офицеров.
Дальше - больше. На станции Ново-Алексеевка зубковцы в вагонах одного из остановленных эшелонов нашли вино64. Откуда его везли, догадаться не трудно - это были крымские трофеи. Повстанческие полки Крымской Красной армии, или, как их еще называли, "крымские полки", отступали с комфортом. Стоит отметить, что отношение к вину в годы гражданской войны было особым, как со стороны махновцев, так и со стороны белых и красных солдат, а потому вино, не медля, перевезли в Петровку и начали использовать в качестве награды для повстанцев, каким-либо образом отличившихся по службе.
Дело в том, что вино, попавшее в руки бойцов Крымской Красной армии, а потом и зубковцев, было не просто вином. Это, например, могло быть вино из винных погребов Нового Света, общая протяженность которых превышает 3 км - мириады бутылок, тысячи бочек. И в Судаке дела обстояли не хуже - нескончаемые стеллажи, на которых лежали пятисотведерные бочки, а выдержка отдельных вин достигала 75 лет65. Было от чего закружиться головам повстанцев - бывших окопных фронтовиков да крестьянских парней. Овитый крымской лозой и листьями Бахус победил зубковцев быстро и бесповоротно.
Возможно, именно из-за этой капитуляции повстанцев перед бочками с крымским напитком М. Алексеев и называет зубковцев "бражкой"66. Он не был их сторонником. Авторитет повстанческой власти был довольно низкий даже среди односельчан атамана, как в силу свойственного южноукраинскому крестьянину индивидуализма, так и в силу низкого уровня дисциплины, который удавалось поддерживать атаману в отрядах: зубковцы отдавали честь своим командирам67, но лишь до тех пор, пока последние их устраивали.
Оценивая историю "зубковщины", необходимо помнить, что во время описываемых событий Ф. Зубко был еще довольно молодым человеком. Один из повстанцев, П. Ястребов, оставил нам описание внешности атамана: "Лет двадцати шести, среднего роста, крепкий, красивый, с косматой головой и большими волосатыми кулаками"68. Имелся и характерный жест: когда Зубко думал, он проводил ладонью по лицу, как бы массируя его. "Мой девиз - рубай направо, рубай налево !", - заявлял он69. И "рубать" атаману было чем: Зубко где-то раздобыл похожую на турецкий ятаган саблю с изящно отделанными серебром ножнами. Был еще у него зеленый, английский, тонкого сукна френч, а вместо боевого коня был у атамана мотоцикл, на котором сам Зубко, правда, ездить не умел и потому по просторам своей "республики", раскинувшейся с запада на восток и с севера на юг приблизительно на 60 - 70 км, атаман передвигался исключительно в люльке.
Социальный состав отряда был чрезвычайно пестрый. М. Алексеев приводит в своих мемуарах несколько типажей повстанцев. Например, типичного босяка - петровца Шатохина, потомка русских переселенцев, сына пьяницы, продавшего собственную землю, настоящего бездельника, который, находясь на постое, требовал у крестьян, мягко говоря, усиленного питания70. Еще один негативный персонаж - молодой повстанец Пузан, истребитель офицеров, типичная для околореволюционных люмпенов фигура. Узнав у пленных "беляков", что среди них находится офицер, он захотел немедленно убить его и только заступничество конвойных, одним из которых был и автор мемуаров, спасло офицеру жизнь71. Будущий чекист Петр Кудин[ов] так же пришелся к месту. Кудин имел явные наклонности садиста и был первым желающим на отрубание голов72. Вступил в отряд и местный крещенный еврей Абрам Суворов73. М. Алексеев отмечает, что мотивацией многих повстанцев стало желание обогатиться за счет других ("переложить из одного кармана в другой").
Сельсоветы, как органы местной власти, оказывали зубковцам посильную помощь. Именно сельсовет уполномочил М. Алексеева конвоировать пленных белогвардейцев в Ново-Даниловку. При сельсоветах было организовано "дежурство" местных крестьян для поддержания связи с повстанцами и выполнения некоторых поручений повстанческого командования. Во время выполнения обязанностей "дежурного" крестьяне использовали собственных лошадей. Организационные возможности сельсоветов давали возможность собрать и выставить, например, 50 подвод, необходимых для разукомплектования бронепоезда "Роза Люксембург". Во время постоя в селе зубковцы высылали за его околицу наблюдателей, обязанности которых исполняли крестьянские парни, сопровождавшие до села подозрительные подводы и всадников.
На судьбу зубковской "республики" серьезно повлияли бои в районе Большого Токмака, продолжавшиеся целую неделю. Это были бои бывших махновских подразделений, оставшихся в составе Красной армии, с казаками кубанского атамана А. Шкуро - главной ударной силы деникинцев на этом направлении. Махновцы понесли большие потери и были практически разбиты74, однако им все же удалось выбить лучшие силы шкуринцев и атаман отказался от наступления в этом направлении. Вместо этого Шкуро оставил на таврическом направлении небольшую часть своих сил, а остальными решил произвести глубокий фланговый охват красной группировки через Екатеринослав. Именно эта перемена планов спасла от полного истребления отступающие части махновцев, 14-й армии РККА и Крымской армии Дыбенко. Зубковцы также получили некоторое время для организации.
Однако, вместо кубанских казаков из Бердянска на Мелитополь начали надвигаться подразделения отряда генерала Михаила Виноградова75, насчитывающие до 2 000 чел. 28 июня они заняли Мелитополь и намеревались захватить Чонгарский мост, тем самым отрезав остатки Крымской армии на полуострове.
И без того быстрое отступление красных частей превратилось в паническое, беспорядочное бегство. Близь днепровских понтонных переправ начался настоящий хаос, на 100 км от Днепра в степь у красноармейцев не было практически никакой организованной обороны. Доходило до того, что П. Дыбенко на переправах приходилось собственноручно расстреливать командиров частей и отправлять бойцов во главе с заместителями расстрелянных прикрывать отступление76. Зубковцы, собственно говоря, и начали выполнять функции такой линии обороны, поэтому до поры до времени красное командование мирилось с их существованием. Мирилось до тех пор, пока повстанцам не вздумалось завести собственную артиллерию.
Ситуацию с артиллерией могло бы исправить вооружение уже упоминавшегося бронепоезда "Роза Люксембург", который, эвакуируясь из Крыма, прибыл в Мелитополь, однако дальше двигаться не мог, поскольку деникинцы к этому времени успели перерезать железную дорогу с севера. Экипаж бронепоезда, руководимый А. П. Цуповым-Щапильским, уже решил было его бросить и пробиваться к днепровским переправам, как на станцию прибыл Ф. Зубко, имевший при себе приказ П. Дыбенко о переходе бронепоезда в его распоряжение. Относительно этого приказа можно сказать лишь то, что либо это была очередная махновская фальсификация, по части которых они были большие мастера, либо Ф. Зубко и вправду сумел выпросить такой приказ у Дыбенко, спекулируя на том, что он держит линию обороны против белогвардейцев.
Итак, атаман предложил бойцам бронепоезда помощь в разгрузке вооружения и имущества. Для этого из окрестных сел прибыли подводы. Остов бронепоезда подорвали, а снятые с платформ орудия, не имевшие передков, привязали канатами к передкам крестьянских возов.
Штаб Зубко располагался в каменном строении в с. Ново-Даниловка. Его бойцы сначала было отобрали у матросов орудия и пулеметы, но после протеста оскорбленных моряков, вернули их. Более того, Ф. Зубко выдал пропуск А. Цупову на право продвижения команды бронепоезда по всей территории, занятой отрядами повстанцев. Однако, как только матросы достигли Акимовки, их нагнали повстанцы и потребовали немедленно вернуться назад. Не решившись завязать бой с зубковцами, А. Цупов пошел на компромисс: он лично решил ехать на переговоры, взяв с собой в качестве сопровождающих двух бойцов, а отряду приказал оставаться на дороге и ждать его, но если вдруг матросы услышат орудийный выстрел, они должны немедленно снять и испортить орудийные замки. Сопровождать командира бронепоезда в штаб отправилось три десятка повстанцев, а остальные остались охранять моряков.
Зубко пояснил причину задержания: "Дыбенко твой драпает, бросает Украину белякам, а кто крестьян защищать будет ? Кто свободу крестьянскую отстоит ?". Цупов выразил сомнение, что это удастся повстанцам Зубко. "А вот тут ты ошибаешься, - возразил атаман, - нас поддержат все местные крестьяне. Мы создадим свою республику, на всю Украину пример будет !". В соседней комнате проводилось совещание комсостава (тоже, к слову, чисто махновский атрибут военного управления), на котором присутствовало около 15 командиров местных отрядов самообороны. Все были вооружены. Ф. Зубков еще раз, при людях, пояснил, что для отпора деникинцам ему необходима артиллерия, которой в его отрядах нет. Если же команда бронепоезда вступит в его "партизанскую армию", проблема будет решена. Идя на уступки, Зубко даже предлагал Цупову стать его заместителем ("товарищем", также, кстати, исключительно махновская практика), но Цупов все время твердил, что ему надо догонять Красную армию, врал, что возвращения матросов под Белозеркой дожидается красная кавбригада (!?). Однако никакая аргументация не помогала и спору не было видно конца. Сам атаман сохранял спокойствие, но его подчиненные явно начали терять терпение. Во втором часу ночи один из командиров достал пистолет и громко произнес, поворачиваясь к соседу: "Смотри, Микола, какой я "парабеллум" достал ! Пуля из него враз догонит всех, кто не с нами..." Его собеседник, похлопав себя по карману, ответил, что его "наган" образца 1904 г. тоже здорово стреляет по предателям.
А. Цупов чуть было не повторил судьбу римских солдатских императоров, которых их же собственные легионеры грозились убить, если они откажутся от верховной власти. После таких "тонких" намеков командиру бронепоезда ничего не оставалось, как согласиться занять руководящую должность. Было решено, что матросы и орудия пока разместятся в Акимовке. Утром следующего дня в Акимовку на мотоцикле приехал сам Ф. Зубко и зачитал морякам приказ о назначении А. Цупова его заместителем и вхождении команды бронепоезда в состав "партизанской армии".
Практически сразу после зачитывания приказа А. Цупов с "братвой" решили предать атамана. Воспользовавшись хорошим настроением Зубко, Цупов попросил его дать морякам еще день на отдых и организацию артиллерийской части. Атаман не возражал. Однако на деле А. Цупов ничем таким заниматься не собирался, он собирался "рвать когти". Неожиданно на следующее утро в расположение матросов снова приехал Ф. Зубко и заявил, что обстановка на фронте ухудшилась: получены сведения, что со стороны Мелитополя на зубковцев идет крупное белогвардейское соединение. Атаман немедленно собирался выезжать на передовую, а Цупову поручал поддерживать связь с его начальником штаба. Выполняя приказ, А. Цупов отправился в Петровку.
По улицам Петровки ходили пьяные повстанцы. Начальник штаба А. Черкашин объяснил, что это вернулись с удачного задания разведчики, и что в таких случаях у зубковцев заведено подносить им изрядную порцию вина. Через два часа в село прибыла еще одна разведгруппа, однако за эти два часа А. Цупов успел принять командование на себя и придумать, как с "пользой для дела" использовать зубковский обычай "возлияний".
Командир разведчиков сообщил, что на железной дороге завязался ожесточенный бой зубковцев с деникинцами и атаман лично возглавил войска. Спустя некоторое время начштаба доложил А. Цупову, что разведчики требуют вина. Цупов отказал, хотя в глубине души и жалел А. Черкашина, поскольку считал, что "вставать на пути людей, рвущихся к вину, было просто опасно"77. С большой неохотой Черкашин отправился к складу, где хранилось вино, и начал урезонивать разведчиков. Завязалась перепалка. Неожиданно командир разведчиков выхватил револьвер и прострелил начальнику штаба плечо. Пострадавшего тут же отвели на квартиру, а разведчики, выломав двери, наконец дорвались до бочек.
Однако М. Алексеев излагает иную, более правдоподобную, версию событий, приведших к ранению А. Черкашина. Согласно этой версии хитрость Цупова вряд ли имела место. Просто зубковцы, дорвавшись до трофейного вина, завели гульбу, спонтанно переросшую в драку, во время которой повстанец Родион Тутов захотел убить Черкашина, но, будучи в изрядном подпитии, попал начальнику штаба не в грудь, а в плечо, после чего быстро исчез в неизвестном направлении. Все попытки найти его оказались безрезультатными78.
Как бы там ни было, но теперь, когда атаман отсутствовал, а начальник штаба утратил дееспособность, А. Цупов решил бежать. Вернувшись в Акимовку, он отдал распоряжение в ночь выступать в дорогу. Так как по пути следования неминуемо придется проходить зубковские села, матросы решили заручиться хоть каким-то подобием письменного разрешения на проезд. Ими был изготовлен фальшивый приказ, якобы подписанный П. Дыбенко, о том, что команда бронепоезда "Роза Люксембург" в срочном порядке должна проследовать к Малой Лепетихе, а части 4-й внештатной бригады Г. Кочергина и кавалерийский полк В. Куриленко - двигаться им навстречу для оказания помощи. Этот приказ решили доставить Ф. Зубко в расчете на то, что известие о приближении двух крупных красных подразделений заставит его оставить моряков в покое.
Чтобы все выглядело правдоподобно, коня, на котором посланец должен был доставить приказ, предварительно погоняли по улицам села, до тех пор, пока на нем не выступила пена. Только после этого гонец отправился в Петровку. Через час туда же выехал и А. Цупов. Лежащий в лежку Черкашин выдал необходимые бумаги и ночью моряки дали деру, но утром неожиданно наткнулись на один из зубковских отрядов, командир которого засомневался в подлинности документа. Пришлось Цупову в сопровождении командира повстанцев снова возвращаться в Петровку, где начштаба лично подтвердил свое разрешение на проезд. Только после этого командир повстанцев отдал приказ пропустить матросов. Те ехали всю ночь, день прятались в поросшей кустарником балке, а вечером снова выступили в дорогу. В с. Демьяновка крестьяне, видимо уже наслышанные о бегстве моряков, отказались заменить им коней и коней пришлось отбирать силой. Наступившая ночь снова прошла в дороге. Утром, около Ново-Александровки, команду бронепоезда настиг зубковский отряд, однако атаку повстанцев удалось отбить прямой наводкой. Вскоре моряки повстречали разъезды красных, но они были малочисленные и матросы бросились бежать дальше. У "рубановского хутора" (с. Рубановка) зубковцы вновь их настигли и после упорного боя сумели все-таки отбить злополучные орудия. Уцелевшие матросы смогли добраться до Малой Лепетихи. Однако в своих мемуарах, вышедших спустя 50 лет после описываемых событий, А. Цупов-Щапильский утверждал, что орудия он уберег79.
Именно своими переживаниями о наличии собственной артиллерии атаман Зубко нажил себе весьма могущественного врага в лице Георгия Кочергина, летом 1919 г. совершившего на волне развернутой большевиками антимахновской компании стремительную карьеру. 25 июля 1919 г. Кочергин был назначен командиром 4-й особой внештатной бригады 58-й дивизии РККА80, состоявшей из собранных вместе бывших махновских частей. Заняв должность комбрига, Г. Кочергин возглавил военную группировку, в несколько раз превышающую штатную численность бригады РККА и насчитывающую не то 30, не то все 50 тыс. чел.
Командование таким количеством подчиненных могло бы потешить самолюбие любого военного, однако новая должность таила в себе и грозную опасность. Вместе со своей женой, сопровождавшей его в боях81, Кочергин каждый день жил как на вулкане: весь политсостав бригады и вновь назначенные командиры только и ждали, что повстанцы вот-вот взбунтуются, а потому очень болезненно реагировали на любые проявления промахновской активности.
Так что зубковская "республика" явно имела к ним отношение, если и не прямое, то косвенное. Ситуацию подогревало и то обстоятельство, что Г. Кочергин и Ф. Зубко были земляками - Кочергин был родом из уже известного нам приазовского села Ново-Даниловка82.
Г. Кочергин доложил начальству, будто Ф. Зубко после инцидента с орудиями "Розы Люксембург" открыто заявил, что вступает в борьбу не только с деникинцами, но и с Советской властью, причем зубковцы, якобы, уже уничтожили несколько мелких подразделений красноармейцев в соседних хуторах.
Воспользовавшись этим, Кочергин выслал от переправы у Малой Лепетихи на Зубко, воюющего с наступающими "беляками", войска, которые ударили зубковцам в тыл и, разбив несколько отрядов, укрылись за Днепром83. Красноармейские батальоны и полки под шум боев зубковцев с деникинцами бежали за Днепр, и не просто бежали, а обстреливали повстанцев из орудий и разоряли их тылы. Так отблагодарили большевики зубковцев за то, что они, по собственной инициативе решив сопротивляться белогвардейцам, прикрывали, фактически, отступление Красной армии. Войны на два фронта зубковская "республика" не выдержила и единственным положительным результатом зубковской авантюры стало спасение тысяч людей - бойцов Крымской армии, в основном земляков зубковцев, тавричан. Также повстанцам Ф. Зубко удалось на некоторое время приостановить наступление белых через Северную Таврию на Херсон и конница последних лишь 17 июля 1919 г. смогла выйти к устью Днепра.
А чуть раньше, 15 июля 1919 г., комбриг Г. Кочергин не без удовлетворения телеграфировал П. Дыбенко о том, что отряд Ф. Зубко практически разоружен, хотя самому атаману удалось скрыться84. Это была неправда, представленная Кочергиным "на верх" в расчете на то, что зубковцы не рискнут переправиться на Правобережье. Но комбриг ошибся.
20 июля 1919 г. зубковцы под пулями белых казачьих разъездов переправились по Каменской понтонной переправе через Днепр85. Вряд ли сегодня кто-то сможет дать исчерпывающий ответ на вопрос, почему переправа не была разрушена арьергардами красных и почему зубковцев не остановили на правом берегу Днепра как вражескую часть ? Возможно зубковцам повезло, повезло в последний раз, но крупно. Первой красноармейской частью, с которой повстанцы столкнулись на правом берегу, были "спартаковцы".
"Спартаковцы" были весьма оригинальным военным формированием: отряд состоял из наемников-авантюристов и распропагандированных коммунистами бывших немецких военнопленных, которыми руководили немецкие левые социал-демократы из "Союза Спартака". Отсюда и название отряда, в который помимо немцев входили также венгры, румыны, австрийцы и китайцы. На момент встречи с зубковцами "спартаковцами" командовал Николаевский губернский комиссар Белов86. Как человек, никогда не принимавший участия в левобережных делах, Белов был явно не в курсе взаимоотношений зубковцев с красноармейцами, а потому, встретив зубковцев, вступил с ними в переговоры.
"Спартаковцы" предложили зубковцам вступить в Красную армию, в качестве альтернативы предлагая войну87, на что зубковцы быстро согласились. Возможно, предложение "спартаковцев" было своего рода ловушкой, рассчитанной на то, чтобы впоследствии "убрать" повстанческих командиров, сохранив бойцов в рядах Красной армии. Напомним, что именно такая участь готовилась для бывших махновских командиров во главе с А. Калашниковым. Однако возможно, что это было и не так, поскольку как раз в это время на правом берегу начиналось широкомасштабное восстание в немецких колониях и лишний отряд в такой ситуации совсем не помешал бы. Однозначно определить мотивацию "спартаковцев" сегодня достаточно сложно, ясно только одно: как Ф. Зубко ни упирался, а в рядах Красной армии все же очутился.
Крымская Красная армия и части 4-й внештатной (махновской) бригады заняли оборону по правому берегу Днепра от колонии Кичкас на севере до Херсона. Вскоре эта группировка была реорганизована в 58-ю стрелковую дивизию РККА, во главе которой встал Иван Федько. Отряд Зубко в это время располагался на северо-запад от Бериславля88, чуть южнее с. Казачье.
В первые же дни своего пребывания на Правобережье зубковцы наложили контрибуцию на местных кулаков, а вскоре после этого Ф. Зубко со своим ближайшим окружением отправился с визитом к соседям в Бериславль, где располагался штаб 1-го особого полка И. Моисеенко. Мотоцикл пришлось бросить на Левобережье, а потому на правом берегу Днепра Зубко ездил в гости в ландо, в компании кучера, начальника штаба, пулемета "максим" и конвоя из десяти всадников89.
Во время разговора Ф. Зубко попросил у И. Моисеенко вина для своих хлопцев, видимо, собираясь возродить старый обычай награждения отличившихся повстанцев. В Казачьем, в подвалах имения князей Трубецких, чьи развалины и сегодня еще возвышаются на самом берегу Днепра, находилась весьма неплохая коллекция вин, однако обольшевиченные повстанцы вина зубковцам не дали, мотивируя это тем, что, напуганные повальным пьянством своих бойцов, через прорубленную в стене подвала дыру вылили все вино в Днепр. При чем И. Моисеенко и его комиссар Семен Байша заведомо говорили атаману неправду: спустя некоторое время после визита Зубко к ним в гости заезжал уполномоченный по обеспечению полка хлебом Исидор Дрига, вместе с которым командир и комиссар полка смаковали "княжеские многолетние"90, те самые, о которых Зубко сказали, что их до последней капли вылили в днепровские волны.
Моисеенко потребовал прекратить взыскание контрибуций, при этом явно алогично обвиняя Ф. Зубко "в пособничестве кулакам". Зубко не соглашался: "Пускай помогают своим защитникам !" В ответ коммунисты грозились раздавить Зубко, если тот не изменит своей позиции. Атаман на немедленное обострение отношений не пошел, лишь между делом упомянул в разговоре, что после объединения с отрядом атамана Рослого, имеет под рукой 700 сабель, и по вопросу контрибуции остался при своем мнении.
Визит совершенно разочаровал Зубко и в соседях, и в Красной армии. Вскоре после этого зубковцы совершили неудачную попытку захватить орудия артдивизиона 58-й дивизии (6 - 8 орудий) - пушки явно не давали покоя бывшему артиллеристу. Узнав об инциденте, командование 58-й дивизии приняло решение разоружить зубковцев, а самого атамана вместе с ближайшим окружением предать суду военно-полевого трибунала91. Сделать это можно было лишь применив силу, однако Ф. Зубко вновь не захотел принимать боя. Зубковцами был устроен референдум, в ходе которого выяснилось, что повстанцы совсем разуверились в своем атамане: он не смог ни остановить "кадетов", ни создать независимую крестьянскую "республику", ни организовать настоящей партизанской армии. В результате повстанцы оказались в незнакомых краях, во вражеском кольце, зажатые меж двух огней.
Понимая, что нападения большевиков можно ожидать с минуты на минуту, а также полностью отдавая себе отчет в том, что утратил кредит доверия у своих бойцов, Ф. Зубко предложил всем желающим переходить либо к красным, либо в отряд Н. Махно, который также находился неподалеку. Учитывая то, что позднее многие красные части 58-й дивизии также перешли к Н. Махно, можно сказать, что повстанцы отказались от услуг своего атамана в пользу более авторитетного "батьки"92. В итоге Ф. Зубко остался лишь с дюжиной наиболее преданных людей, с которыми сделал неудачную попытку переправиться через Никопольскую переправу, где их будто бы перехватили бойцы 1-го особого полка. После этой неудачи Зубко практически сошел с политической арены, а махновцы считали его пропавшим без вести93.
Следует сказать несколько слов о дальнейшей судьбе бывших зубковцев. Подавляющее их большинство влилось в ряды повстанцев Н. Махно, которые 1 сентября 1919 г. переформировали свои отряды в Революционную Повстанческую Армию Украины (махновцев), и зубковцы оказались в составе 4-го Крымского корпуса РПАУ(м) под командованием Павловского, оперировавшего на крымском направлении.
4 октября 1919 г. части корпуса перешли Днепр и начали движение на юг, практически не встречая сопротивления. В этом наступлении отличился атаман Володин, заместитель Павловского, взявший Мелитополь и Геническ, где повстанцам достались богатые трофеи94.
11 октября (27 сентября) 1919 г. бывшие зубковцы, а теперь петропавловские махновцы, сведенные в отдельную роту под командованием Василия Кураколова и его брата Ивана Кураколова - адъютанта, что в махновской табели о рангах приравнивалось к заместителю командира, вернулись в свои села и расположились на постой. Деникинцы попытались выбить махновцев из сел, однако, не смотря на наличие у них бронеавтомобиля, потерпели сокрушительное поражение. Еще до начала боя кавалерии повстанцев удалось замаскироваться среди двух крестьянских табунов, а пехота залегла в балке напротив. Вступив в села и не встретив сопротивления, белогвардейцы успокоились, их обозы вошли в села, а пехота вышла в степь, где ее внезапно с двух сторон атаковали конные и пешие махновцы. В рядах белых началась паника, в результате которой практически все они были порублены махновской кавалерией95.
Через три дня белогвардейские части, главным образом набранные из немецких колонистов, все-таки сумели оттеснить махновцев на север от Сальково, Геническа и Петровки с Павловкой. Вернувшись, "беляки" решили устроить показательную экзекуцию над махновскими селами. В Петровке было приказано явиться на сход всем мужчинам от 13 до 60 лет. Людей, уклоняющихся от участия в этом мероприятии, убивали на месте. Согнанные на сход 85 чел. были немедленно арестованы и отправлены в Симферополь, где их долгое время использовали на принудительных работах и под угрозой расправы насильно записывали в солдаты96.
Бои на территории бывшей зубковской "республики" продолжались с переменным успехом до января 1920 г., пока Н. Махно из-за эпидемии тифа не распустил свою армию в отпуск сроком на один месяц97.
Спустя два месяца, в марте 1920 г., тройка руководящих зубковцев неожиданно объявилась в родном селе. Поскольку линия фронта с белогвардейцами в это время проходила по перекопскому перешейку, в Петровке, как и в других приперекопских селах, квартировала красноармейская часть и высшей властью на селе был военный комендант. Бывшие повстанцы спокойно проживали в селе и комендант не подвергал их никаким преследованиям, но вовсе не потому, что Советская власть простила предводителям повстанцев их грехи. Просто один из этой троицы, Н. Яременко, первым прибывший в село, уже успел встать на путь предательства и заблаговременно договорился с властями о том, что сдаст им Ф. Зубко без ненужных осложнений. За это Яременко прощалось его антисоветское повстанчество и он принимался кандидатом в члены КП(б)У.
Комендант всерьез опасался нового восстания и мести со стороны бывших повстанцев за арест своих командиров, а потому на первых порах предводителей зубковцев никто не трогал и те, спустя некоторое время, осмелели настолько, что уже в открытую ходили по улице. Усыпив таким образом бдительность бывших руководителей повстанцев, комендант решил действовать. Он пригласил зубковцев к себе на совещание, которое должно было состояться в помещении школы, где теперь располагалась комендатура.
Еще до начала "совещания" в здании школы на зубковцев была устроена засада, состоявшая из шести красноармейцев: трое из них укрылись в учительской, а трое в одном из классов. Как только участники "совещания" вошли в помещение, комендант подал своим бойцам условный сигнал, выкрикнув совершенно неуместную в данной ситуации команду "Смирно !". Красноармейцы немедленно выскочили в коридор, наставили на повстанцев винтовки и скомандовали: "Руки вверх !". А. Черкашин и Н. Яременко подняли руки - один на самом деле, другой для вида, чтобы не выдать себя перед товарищами, и только Ф. Зубко все хлопал себя по карманам, видимо, в поисках оружия, пока к нему наконец с револьвером в руке не подскочил сам комендант.
В этот момент в селе ударили в набат и крестьяне начали сбегаться к церкви. Однако комендант был готов и к этому: в центре села были выставлены пулеметы. Собравшимся объявили, что Петровка находится на "осадном" положении, а Ф. Зубко тем временем посадили под арест в хату крестьянина Киреева, в которой под охраной пулемета он находился до самого утра и односельчане видели, как всю ночь атаман взад и вперед ходил по хате, отбрасывая тень на освещенные окна98.
Утром 9 мая 1920 г. для конвоирования бывших повстанцев были приготовлены две тачанки - отдельно для Черкашина и отдельно для Зубко, которые охраняли два пулеметчика. Крестьянам было приказано не подходить к ним ближе, чем на 200 метров. Арестованных со связанными руками усадили на тачанки и под конвоем кавалеристов отвезли на ст. Рыково, а в селе начались массовые обыски99. С тех пор никто из односельчан Федора Зубко больше не видел. Скорее всего атаман и его начштаба были отправлены в ближайший дивизионный Особый отдел, где их еще достаточно долго могли допрашивать, но возврата откуда уже не было.
Судьба Ф. Зубко во многом трагична. Молодой петровский атаман принял на свои плечи слишком тяжелую для себя ношу общественных обязанностей. Дважды в течение года он делал попытки освободиться от них и обе эти попытки оказались неудачными - непреодолимые обстоятельства снова и снова толкали его на атаманство и возвращали в политику. Но атаманскую папаху, примеренную Ф. Зубко осенью 1918 г., можно было снять только вместе с головой хозяина. Скорее всего Ф. Зубко просто не понимал всей сложности и безжалостности правил игры, в которую он вступил вместе со своими людьми.
Самих же зубковцев можно отнести к категории так называемых "формальных" махновцев, то есть повстанцев, признающих над собой главенство Нестора Махно, Гуляйпольского Союза Анархистов и Военно-Революционного Совета Гуляйпольского района и использующих авторитет этих организаций для решения каких-то своих, местных проблем. Вместе с тем, пользуясь своим отдаленным расположением от центров махновского движения, данные повстанческие отряды и их атаманы у себя на местах проводили целиком самостоятельную политику. В географическом отношении зубковцы были одним из наиболее удаленных анклавов "махновщины", они заполняли собой своеобразную буферную зону между махновским районом и прочими областями Украины, где базировались петлюровские, либо обольшевиченные повстанцы, и история их боевого объединения проливает некоторый дополнительный свет на такую мало исследованную страницу украинской новейшей истории, как повстанчество на Юге Украины в годы гражданской войны.

В. ЧОП